Делатель судеб

К 100-ЛЕТИЮ Игоря Владимирова.

Даже в Ленинграде, всегда богатом на харизматичных мастеров театра, людей, оказавших столь огромное влияние на театральную жизнь города, как Игорь Петрович Владимиров, можно было бы перечесть по пальцам одной руки.

Когда этот огромный синеглазый красавец впервые появился в кино, снявшись в главной мужской роли в знаменитом шпионском детективе «Тайна двух океанов», казалось, что в советском кинематографе вспыхнула необычайной яркости звезда. Как он умел молча смотреть, а потом скупо улыбнуться, а потом нахмуриться, а потом запеть – проникновенным, тёплым, чистым голосом! Даже по своим обрывочным детским воспоминаниям могу сказать: лейтенант Скворешня был не только любимцем женщин всей страны, пересматривавшей картину по многу раз, о нем и мужчины – в ту пору почти сплошь фронтовики – отзывались с таким уважением и гордостью, словно сами с ним воевали.

Впрочем, кто-то и воевал: Владимиров с лета 1941 по 1943 год воевал на Ленинградском фронте, пока не получил отпуск для защиты диплома по специальности «инженер-судостроитель» в знаменитой Ленинградской «корабелке», а после защиты с 1943 по 1947 год работал инженером-конструктором, пока не поступил в Ленинградский театральный институт.

Он был принят на курс Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд, про которых даже в мою студенческую пору в кулуарах ЛГИТМиКа шептались: «Эти вечно соберут к себе всех абитуриентов-гренадеров, с первого тура отсеют всех некрасивых и не рослых парней, а потом дальше сидят – в своих красавцах ковыряются!».

Вообще, Владимиров был человеком многогранно и невероятно одаренным.

Работая в Ленинградском Театре им. Ленинского комсомола, он привлек к себе внимание не кого-нибудь, а «великого и ужасного» Георгия Товстоногова: именно он обнаружил в молодом актере режиссерские способности, и, уходя в БДТ, забрал Владимирова с собой, режиссером-стажером. Вместе с Товстоноговым Владимиров работал над грандиозной многофигурной «Гибелью эскадры» и над знаменитым музыкальным спектаклем «Когда цветет акация», навсегда заложившими основу его театрального мышления.

Именно в ту пору случилось событие, на десятилетия определившее совершенно судьбоносные вещи в культурной жизни города: приглашенный для постановки спектаклей в театр им. Комиссаржевской, ОН встретил ЕЁ.

Я понимаю, как смешно это сегодня может прозвучать. Редко что ли мужчина встречает женщину, которая становится его судьбой? Но встреча именно этих мужчины и женщины высекла искру не только в их сердцах: в тот миг в Ленинграде произошла «вспышка сверхновой»: родился ни на что не похожий театр, почти на 40 лет сделавшийся «главным перпендикулярным театром страны». В тот момент родился феерической силы творческий тандем, родилась пара – большой режиссер и большая актриса. Игорь Владимиров встретил Алису Фрейндлих.

Петрович, как его за глаза называли в Питере все и всегда (и никто не переспрашивал – «который?») вообще был везунчик. Он всегда оказывался в нужном месте в нужный час. Он оказался в орбите Товстоногова, который помог ему закрепиться в ленинградских театрах в новой профессии, а когда встал вопрос, кто возглавит театр им. Ленсовета (в ту пору несколько лет буквально «лежавший в руинах»), у Владимирова был уже вполне достаточный режиссерский багаж, чтобы «бесхозный» театр отдали ему.

Все 40 лет «царствования» Владимирова – а он, и в самом деле, был там царь и бог – этот театр существовал в режиме даже не противостояния советскому официозу, а просто в режиме «не замечания его». Владимиров никогда не был любимцем властей, да и критика любила его «пощипывать» время от времени, но он всегда шёл своей дорогой, ни на кого не оглядываясь, и все эти без малого 40 лет оставался чем-то вроде непотопляемого фрегата. Ему защитой была любовь театралов – с которой делай, что хошь, а вечно полный зал – он и в Африке – полный зал.

Он создал театр, в котором содержанием едва ли не всех спектаклей становилась любовь. «Пигмалион», абузовская «Таня», «Мой бедный Марат», «Варшавская мелодия», «Ромео и Джульетта»… Это всё были спектакли о невероятной красоты, силы и хрупкости женщинах, наделенных сумасшедшим даром любви. Даром, который способен преображать мир вокруг себя – но который, нередко, самих обладательниц этого дара сжигал без остатка… В этот театр, где всё дышало любовью, устремилась молодежь, а следом за нею – и люди всех поколений. Слава театра, слава его Алисы, его собственная слава уже гремела по стране, но ему этого было мало. Он вообще не любил тиражирования самого себя.

Постановкой брехтовской «Трехгрошовой оперы» он открыл новую страницу жизни своего театра. Те, кто сегодня с придыханием вспоминают эру знаменитых мюзиклов Марка Захарова, возможно, даже не знают (или просто не помнят) о том, что за десять лет до Захарова именно в Ленинграде расцвел этот жанр русского мюзикла, музыкальной притчи, да как расцвел! Параллельно в двух театрах режиссеры Владимир Воробьев и Игорь Владимиров буквально ошеломляли всех своими дерзкими и пронзительными, полными юмора и горечи спектаклями, где драматические актеры разыгрывали невероятные музыкальные шоу, после которых хотелось не подпевать и пританцовывать, а молчать или шептаться… Владимировские «Укрощение строптивой» и «Дульсинея Тобосская», «Люди и срасти» и «Левша» по сей день остаются театральными легендами. Легендами, успех которых повторить невозможно.

А рядом – выжигающие насквозь «Старший сын» и «Преступление и наказание»…

Я сейчас ловлю себя на мысли, что юбилейную статью о Владимирове можно было бы просто составить из заголовков его спектаклей, которых он поставил под сотню (!), и из имен актеров, которых он воспитал и вырастил – и этого будет вполне достаточно.

На этом уже можно было бы ставить точку, приписав в конце: «среди нас жил и работал великий человек!». Я всю жизнь мучительно жалею об эфемерности театрального искусства – и именно в ту пору, когда было что и зачем сохранять на плёнке… Я жалею о том, что сегодня большинство из этих спектаклей невозможно посмотреть. Да, я знаю, что театр – это дыхание зрителя, это живая реакция и живое непосредственное взаимодействие сцены и зала… Но не могу отделаться от мысли, что сегодня уже никто никому не верит на слово, да и сами слова бледны рядом с теми, бушующими на сцене и в зале, страстями…

В этом театре, без сомнения, царила она: Алиса Фрейндлих. Она была его примой, его звездой, его протагонистом, она, если угодно, была солнцем этого театрального мира, вокруг которого вращались все остальные светила.

Но Владимиров не позволял светилам своего театра меркнуть в лучах этого солнца! О, что у него была за труппа! Дмитрий Барков и Галина Никулина, Георгий Жженов и Елена Соловей, Алексей Петренко и Анна Алексахина, Леонид Дьячков и Ирина Ракшина, Анатолий Солоницын, Елена Руфанова и Михаил Девяткин, Анатолий Равикович и Ирина Мазуркевич, Александр Блок и Татьяна Рассказова…

Когда Владимиров впервые набрал свой актерский курс – на его студентов в ЛГИТМиКе той поры все бегали смотреть. На Олега Левакова и Елену Шанину Елена Шанина (Elena Shanina), на Сергея Мигицко и Ларису Луппиан, на Владимира Матвеева, Валерия Доронина и Лидию Мельникову…

Его учеников-актеров было так много, что из них в Ленинграде с нуля был создан новый театр – Молодежный, который жив и сегодня. Он вообще умел видеть в актере то, чего до него не увидел никто. Все студенты ЛГИТМиКа начала 70-х годов наверняка помнят, как в главном здании под лестницей, у почтового ящика, всё время сидел налысо остриженый чернявый парень с макарьевского курса, терзал гитару и что-то пел. Эта картинка была уже настолько привычной, что толп желающих его послушать не собиралось – хотя слушатели и слушательницы, конечно же, были. Макарьевцы были «заточены» под серьезный драматический театр, а Миша Боярский – острохарактерный и слишком яркий – выламывался. И именно его, после прослушивания, взял к себе в театр Владимиров, определив тем самым всю дальнейшую судьбу молодого актера. Сам актер, он актеров любил и понимал, как мало кто. Да что говорить – он определял судьбы всех, с кем соприкасался в жизни и в театре. Рядом с ним все начинали сверкать, и как бы дальше ни складывались их судьбы – он каждому давал первоначальный импульс. В нем самом творческой и человеческой энергии было столько, что он раздаривал ее с легкостью, и не скупясь, а она от этого только прирастала и прирастала.

А каким актером был он сам!

Его немногие работы в кино и в театре – пишу «немногие», хотя в самом деле их были десятки – заставляют горевать, что такой мощи, такой харизмы и обаяния, такого интеллектуального напряжения актер, как он, не играл в театре и не снимался в кино столько лет!

…Я помню, как он шёл по коридорам ЛГИТМиКа (я как раз училась в ту пору), и на него все оглядывались – он был прекрасен, седой огромный лев, буквально рассекающий пространство перед собой.

…Мне несколько раз довелось сидеть с ним рядом в театральном зале. Рядом с ним смотреть спектакль было невозможно – хотелось смотреть только на него…

…Разговаривать с ним было так интересно, так упоительно, что время разговора пролетало незаметно, и хотелось, чтоб оно длилось и длилось еще.

Я понимаю, почему его, нередко жестокого, подчас несправедливого (а кто из режиссеров не жесток и всегда справедлив?!) актеры обожали и боготворили, и за один одобрительный его кивок готовы были жизнь отдать…

…Он не осуществил свою мечту – сыграть короля Лира.

Я знаю – нет, я догадываюсь, – почему: вовсе не потому, что его подкосила болезнь. А потому, что он не растранжирил и не раздарил кому ни попадя своё "королевство". Он сумел его сохранить. И было бы, наверное, неправильно, чтоб его последней ролью стал Лир. Я так думаю.

Он был – и навсегда остался – делателем судеб.

Делателем, а не разрушителем.

И поэтому.

Кинокритик Ирина Павлова,
группа Владимиров Игорь Петрович, сайт ВКонтакте, 31 декабря 2018 г.